Я скакал на лошади. Лошадь была укрыта желтой попоной; к седлу были приторочены несколько корзин, два копья, простой круглый щит, лук и полный стрел колчан. На мне была двойная кольчуга: нижняя рубашка медная, а верхняя из серебра. Голову защищал конический серебряный шлем. На поясе у меня висел длинный и острый клинок, который назывался иначе, чем Канайана.

— Эрекозе.

— Я не Эрекозе.

— Эрекозе!

— Я Джон Дейкер!

— Эрекозе!

— Я Джерри Корнелиус!

— Эрекозе!

— Я Конрад Арфлейн!

— Эрекозе!

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Нам нужна твоя помощь.

— Я вам помогаю!

— Эрекозе!

— Я Карл Глогауэр!

— Эрекозе!

Имена не имели значения. Я это осознал. Значение имело только то, что я не способен был умереть. Я был вечен. Я был обречен жить во множестве тел, носить множество имен — и сражаться, сражаться без конца.

Быть может, я ошибался. Быть может, я лишь по чистой случайности оказался заключенным в человеческом теле.

Мне показалось, что я завыл от ужаса. Кто же я? Кто же я такой, если не человек?

Голос по-прежнему звал меня, но я к нему не прислушивался. Мне до безумия хотелось повернуть время вспять и очутиться в теплой постели в теле Джона Дейкера.

* * *

Я проснулся весь в поту. Я не узнал ничего нового ни о себе, ни о тайне своего существования. Похоже, я лишь еще сильнее запутался.

Я лежал в темноте, не смея заснуть.

Я вглядывался во мрак. Я видел занавески на окнах, белое одеяло на кровати, видел лежащую рядом жену.

Я закричал.

* * *

— Эрекозе… Эрекозе… Эрекозе…

— Я Джон Дейкер! — взвизгнул я. — Смотрите: я Джон Дейкер!

— Эрекозе…

— Я ничего не знаю об Эрекозе. Меня зовут Элрик, принц Мелнибонэйский. Элрик Убийца Родичей. У меня много имен.

Много имен — много имен — много имен… Неужели возможно существовать одновременно в десятках воплощений? Неужели возможно переходить по воле случая из эпохи в эпоху? Неужели возможно покинуть Землю, устремиться туда, где сверкают холодные звезды?

Что-то зашелестело. Меня повлекло во тьму, в безвоздушную пустоту. Вниз, вниз, вниз. Во всей Вселенной не было ничего, кроме медленно струящегося газа. Не было ни тяжести, ни цвета, ни воздуха. Я был единственным разумным существом. Правда, где-то далеко находился кто-то еще.

Я закричал.

И запретил себе воспринимать окружающее.

* * *

«Какова бы ни была моя судьба, — подумал я утром, — мне никогда ее не понять. Быть может, это к лучшему».

Я вышел на палубу и натолкнулся на Эрмижад. Она стояла на том же самом месте, облокотившись на борт. «А не провела ли она тут ночь?» — мелькнула у меня шальная мысль. Небо слегка очистилось, из-за туч временами выглядывало солнце. Мир казался разделенным на две половины — светлую и темную.

Унылый день.

Я присоединился к девушке. В молчании мы смотрели, как пенится у бортов вода, как монотонно, в едином ритме, движутся весла.

Первой опять заговорила Эрмижад.

— Что они собираются делать со мной? — спросила она.

— Тебя будут держать в заложницах на случай, если твоему брату, принцу Арджевху, вздумается напасть на Некраналь, — ответил я, не открыв ей, впрочем, всей правды. Ей вовсе ни к чему было знать о том, какие козни строятся против ее брата. — Тебе ничто не угрожает. Король не посмеет причинить тебе зло. Ты нужна ему живая и здоровая.

Она вздохнула.

— Почему ты и другие женщины элдренов, почему вы не убежали, когда наш флот вошел в гавань Пафанааля? — спросил я. Этот вопрос занимал меня уже давно.

— Эддрены не убегают, — отозвалась она, — Элдрены не убегают из городов, которые сами построили.

— Однако как-то раз они убежали в Печальные горы, — заметил я.

— Нет, — покачала головой девушка. — Их загнали туда. Понимаешь, в чем разница?

— Понимаю.

— Что же ты понимаешь? — раздался за моей спиной хриплый голос. Король Ригенос неслышно вышел из своей каюты и остановился позади нас, широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия на покачивающейся палубе. Выглядел он неважно.

Король пристально смотрел на меня.

— Доброе утро, сир, — сказал я. — Мы обсуждали значение отдельных слов.

— Я смотрю, ты прямо не можешь отлипнуть от этой элдренской шлюхи! бросил он.

Что творит с человеком ненависть! Отважный воин и, в общем-то, мудрый правитель, король Ригенос, едва речь заходила об элдренах, становился грубым варваром.

— Сир, — проговорил я, чувствуя, что больше не в силах сдерживаться, — не забывайте, что вы говорите о той, в чьих жилах течет благородная кровь!

Он язвительно усмехнулся.

— Благородная кровь? Как бы не так! Скажи лучше, навозная жижа! Остерегайся, Эрекозе! Память зачастую подводит тебя, и потому я говорю тебе: остерегайся! У нее язык без костей. Она обольстит тебя и обречет на страшные муки. Не слушай ее!

— Сир… — попытался я его прервать.

— Она заболтает тебя и заколдует, и ты превратишься в послушную собачонку. Берегись, Эре-козе! Я подумываю о том, не отдать ли ее гребцам: пускай позабавятся!

— Ты поручил мне охранять ее, господин, — воскликнул я, — а я поклялся защищать ее от любых опасностей.

— Глупец! Смотри, я предостерег тебя. Мне не хочется терять твоей дружбы, Эрекозе, а еще сильнее мне не хочется потерять нашего Победителя. Если она снова попытается обольстить тебя, я убью ее, и ничто меня не остановит!

— Послушай, король Ригенос, — сказал я, — ты попросил меня о помощи, и я согласился. Но не забывай — я Эрекозе. Я сражался во многих битвах под разными знаменами, но всегда — за человечество. Я не приносил клятвы верности ни тебе, ни какому другому королю. Я Эрекозе, Вечный Воитель, Слава Человечества — но вовсе не слава Ригеноса!

Его глаза сузились.

— Ты изменил мне, Эрекозе? — спросил он таким тоном, как будто рассчитывал на утвердительный ответ.

— Нет, король Ригенос. Разногласия одного человека с другим отнюдь не означают измены роду людскому.

Он промолчал. Мне показалось, король ненавидит меня наравне с Эрмижад. Он тяжело дышал.

— Смотри, чтобы я не пожалел, что призвал тебя, мертвец Эрекозе, проговорил наконец он, круто развернулся и скрылся в своей каюте.

— Наверно, будет лучше, если мы прекратим наши разговоры, — сказала Эрмижад тихо.